I. This is Not a Game. II. Here and Now, You are Alive.
сказка для Птицы-синицы Как это в детстве птицы могли казаться мне неинтересными? Может быть, потому, что в большом пыльном городе, где я росла, птицы были тоже пыльные и невзрачные – воробьи, голуби и серые вороны, и даже грибные леса за городской чертой, с ёлками до небес и и чёрными русалочьими озёрами, были странно безголосы и полны только потрескивания деревьев да изредка – барабанной дроби дятла или мрачных пророчеств кукушки. Воробьёв, впрочем, я всегда любила – они напоминали мне маленьких пушистых зверьков, только с крыльями, а маленькие (и не очень) пушистые зверьки были всепоглощающей страстью моего детства.
Но несмотря на то, что они не вызывали у меня той же нежности и трепета, как хомячки, тигры и козы, птиц я всегда кормила. Хлебом – уток в городских каналах, перевесившись через ажурную чугунную ограду, салом и крошками – редких синичек за городом зимой, вырезая кормушки из треугольных молочных пакетов, канувших в лету вместе со снежными зимами.
Здесь, далеко от родного пыльного города, птицы оказались совсем другие. Звонкие, разноцветные, непугливые, с наивными блестящими глазами и быстрыми, мелкими, как бисер, движениями. Одних синиц, как выснилось, целое семейство: большая, длиннохвостая, лазоревка, а есть ещё хохлатая, но такую я ещё не видела. Синички любят шарики из жира вперемешку с семечками и ловко висят на них вниз головой, как голосистые ёлочные украшения. Зеленушки с толстыми злыми клювами драчливы и готовы воевать с любым соперником за свой любимый арахис в длинной кормушке из проволочной сетки, а соперниками обычно оказываются их же близкие родственники, цветные зяблики, сшитые из лоскутков. Чёрные дрозды с оранжевыми ободками вокруг глаз предпочитают просто хлеб, разбросанный по земле, и слетаются каждое утро в ожидании завтрака, а по вечерам разливаются хрустальным водопадом с конька крыши. Переливчатые, щумные скворцы не отказываются ни от чего и даже пытаются, как синицы, висеть на шариках жира, но такое украшение уж точно не захочешь вешать на ёлку. Малиновки похожи на осенние яблоки на тоненьких ножках и больше всего интересуются садово-огородными работами, поджидая незадачливых червяков, лишённых крыши над головой. Но самых красивых – ослепительных щеглов в золотом и алом мундире – не приманить никакими человеческими уловками: они внезапно слетаются на семена одуванчиков, с ожесточением раздирая в клочья пушистые головки, и так же внезапно исчезают.
Такую красоту грех было бы не кормить, к тому же, на каждом шагу для этого продаются всевозможные приспособления – в виде домиков, или фонариков, или чашечек цветов, которые несут маленькие феи. Впрочем, нашу кормушку, белую и строгую, как Парфенон, муж соорудил сам. Первое время, кажется, птицы от неё шарахались – уж очень отсвечивала на солнце белая эмалевая краска. Но голод, как известно, не тётка, даже птицам (кстати, интересно было бы познакомиться с птичьей тётушкой), да и погода сделала своё дело, и потерявшая первоначальный блеск кормушка была в конце концов облюбована птицами раз и навсегда.
Мы купили бинокль и два справочника, один большой, с красивыми, но непохожими рисунками, и другой карманный, с фотографиями, чтобы носить с собой. Кормушка была установлена в стратегической позиции – ровно напротив кухонного окна над раковиной, чтобы дежурная посудомойка могла наблюдать за птичками без отрыва от полезного процесса. (Обычно ею оказывалась не я.) Все крошки мы вытряхивали на дорожку, ведущую от задней двери, хлеб никогда не выбрасывали просто так, и среди моих соусов и экзотических круп на кухонных полках всегда стояли банки с арахисом и семечками подсолнуха.
А потом со мной, с перерывом в несколько месяцев, случились две птичьи истории, в правдивость которых ты вряд ли поверишь. К сожалению, первую я уже никак не могу подтвердить, а вот вторую – пожалуйста, приезжай к нам в гости зимой и сама увидишь.
Первая история случилась вскоре после того, как мы переехали в новый дом и построили кормушку. Однажды в выходной я поехала в соседний город, посмотреть, на что он похож и нет ли там чего-нибудь особо полезного или привлекательного. В городе обнаружилась довольно солидная, неторопливая река с широким гранитным мостом в самом центре и вдоль набережной - ряд старинных особняков, увитых глицинией. Я прогулялась вдоль реки, подёргала запертую дверь городского музея и вернулась к рыночной площади, от которой, как кривые лучи от кривого солнца на детском рисунке, отходили крохотные улочки из старинного красного кирпича. На таких улочках обычно находится что-нибудь интересное: антикварный магазин, заставленный каминными экранами и напольными китайскими вазами, или восточная лавка, где можно купить специи с названиями покинутых городов в пустыне. Однако сегодня мне не повезло – восточных лавок тут не было и в помине, а в антикварных магазинах не оказалось ничего достойного. (Есть предел количеству фарфоровых вазочек с цветами на квадратный метр дома, за которым начинается безумие, и я твёрдо намерена его не переступать.) Мой разочарованный глаз скользил по разномастным вывескам: парикмахерская, химчистка, магазин христианской литературы с деревянными овцами в окне. Ага, зоомагазин – хоть что-то полезное. Куплю птичкам ещё орехов.
Звякнул колокольчик, впуская меня в узкое и длинное царство птичьих клеток, фальшивых костей и мышей из плюша. Одна стена была полностью занята аквариумами; где-то в глубине лаяла собака, и характерно пахло искусственным кормом из огромных пакетов. Я прошла вдоль ряда полок посередине, стараясь не задевать рюкзаком аквариумы. Птичий корм был в самом конце, среди качелей с колокольчиками, которые почему-то должны скрасить вашему пернатому любимцу жизнь за решёткой, и пластмассовых поилок в стиле рококо. Марки были всё незнакомые, поэтому мне пришлось поближе присмотреться к разным пакетам. Смесь для садовых птиц, для тропических, для мифических, для лесных... Стоп. Я проделала тот же путь глазами, но в обратном направлении: для лесных, для мифических, для тропических... На пакете было нарисовано что-то вроде улыбающейся гарпии; название производителя было «Анима». Мне пришло в голову логическое объяснение: скорее всего, китайский импорт, с этикеткой, изобретательно переведённой родственником директора компании, якобы знающим иностранный языки. Но устоять было невозможно. Я взяла мешок арахиса и «смесь для мифических птиц».
За кассой у входа дремала полная женщина с газетой. Я кашлянула и протянула ей деньги без сдачи.
- Возьмите ещё, это редкость, быстро раскупают, - посоветовала она, кивнув на мифический корм.
- Да нет, мне хватит. Фениксы к нам редко залетают, - отшутилась я и пошла к выходу со своими покупками.
Собачий лай в глубине стал громче, и в дверном проёме, ведущем в подсобное помещение, появилась лохматая белая голова.
- Пушок, на место! – прикрикнула продавщица.
«Пушок! Людям без воображения нужно запретить заводить животных.» С этой мыслью я ещё раз взглянула вглубь магазина, уже закрывая стеклянную дверь. Я могла бы поклястся, что лохматых белых голов стало две – одна над другой. Вот это уже никак не спишешь на плохой перевод. Это у меня сегодня в голове плохо переводится реальность. Вернуться в магазин, чтобы проверить на прочность столь несуразное наваждение, я заставить себя не смогла. Придумать предлог, рассматривать что-то на полках, продвигаясь всё дальше и дальше, как будто случайно заглянуть в служебную дверь... и всё это время чувствовать себя невообразимой дурой. На первое, второе и третье я была вполне способна, на последнее – крайне редко, поэтому я убрала в рюкзак корм для птиц, мифических и обычных, и двинулась к остановке автобуса.
Муж вместе со мной долго смеялся над моей покупкой. Про то, что мне в том же магазине примерещился щенок цербера по кличке Пушок, я рассказывать ему не стала. Само собой, насладившись оформлением пакета, мы решили его открыть. И надолго замолчали над смесью тропических цукатов, цветочных семян, стразов и разноцветных бусин и пуговиц.
- Вот это я понимаю, качественная шутка, - наконец восхищённо выдохнул муж.
- Положим в кормушку?
- Нет, не стоит, вдруг наши птички наглотаются. Ещё подавятся.
- Тогда во что-нибудь другое, рядом. Но мы обязаны попробовать.
Я достала большой противень и рассыпала по нему часть содержимого пакета. Смесь сверкала и переливалась всеми цветами радуги и выглядела очень заманчиво. Противень мы поставили на землю, поодаль от кормушки, и до вечера с издёвкой ловили друг друга на том, что изредка поглядываем в ту сторону. Но фениксы и обещанные гарпии слетаться на спешили.
Окно нашей спальни выходит в сад, и каждое летнее утро, часа в четыре, нам в стекло оглушительно ударяет рассветный хор. Я как-то умудряюсь просыпать даже это, но иногда муж будит меня, чтобы послушать особенно красивый концерт. Я проспала и на этот раз.
- М-м-м? – сонно пробормотала я в ответ на дружеский тычок в плечо. И тут же проснулась, мгновенно найдя ответ на свой невыговоренный вопрос.
За окном не было привычного пения. Там стоял стрёкот, клёкот, хохот и металлический звон.
- Что это? –спросила я почему-то шёпотом.
- Посмотри сама, - так же шёпотом ответил муж, подталкивая меня к распахнутому окну.
Утро было перламутрово-розовое, как длинные мамины бусы, которые я в детстве любила доставать из лакированной шкатулки, чтобы играть «в принцессу». Всё в саду матово сверкало обильной росой, а солнце пока ограничивалось обещаниями из-за кулис. И в этом приглушённом блеске фейерверком взрывалось невиданное сборище под нашим окном.
Феникс был самый яркий – от его перьев, пламенеющих всеми цветами осеннего заката, исходило ровное сияние, на вид пока не огнеопасное. Он был размером с лесного голубя, но менее округлый и с длинным хвостом, и стрекотал, как газонокосилка.
Металлический звон (помимо стука клювов о мой кухонный противень) производило существо, похожее на геральдического орла, которого сошедший с ума ювелир решил сделать из всего содержимого своей мастерской. Вместо перьев птица была покрыта золотыми и серебряными пластинками, звенящими при каждом движении и сверкающими драгоценной инкрустацией. В золотом клюве что-то переливалось ослепительно-синим.
- Это Семь Ара. Из священной книги майя «Попол Ву», - тихо пояснил муж, путешествовавший в молодости по Южной Америке. – У него зубы из сапфиров.
На заборе, нахохлившись, сидели два огромных ворона, «тёмных, словно ночь». На них то и дело яростно наскакивала чёрная птица повзъерошенней и поменьше. Были ли это Гугин и Мунин, неудачно повстречавшиеся с кельтской воительницей Морриган, выяснить не представлялось возможным. Зато внизу я узнала ещё кое-кого: Синюю птицу цвета вечернего зимнего неба, золотокрылую Гаруду, на которой летает Вишну, сокола с солнечным диском на голове и изумрудного ацтекского Пернатого Змея, которому особенно по вкусу пришлись блестящие стразы.
Птица Сирин действительно оказалась сиреневой и очень робкой – она сидела в стороне и не пыталась пробраться к корму, тем более что в пёструю толпу, постреливая маленькими молниями, сверху с разгона вклинился разноцветный Громовик. Гарпии хохотали на крыше сарая, разбрасывая блестящий корм по сторонам. У них были красивые, злые лица, серебряные волосы и голоса заядлых курильщиц.
Это было невозможно и нереально, и невозможно и нереально прекрасно. Мы стояли, держась за руки, осторожно наклонившись через подоконник, и изредка, по мере узнавания, шептали друг другу имена.
А потом солнцу надоело ограничиваться обещаниями и розовыми отблесками, и оно высунуло край крыла из-за горизонта, а вернее, из-за ряда домов по другую сторону сада. Первым с пронзительным криком сорвался Гор, и его золотой диск растаял прямо в солнце. За ним разом поднялась на воздух вся стая, если можно было так назвать это разнородное звенящее, звучащее, многоцветное сверкание, остававшееся вместе не больше минуты, а потом разлетевшееся во все стороны света, мгновенно исчезая за черепичными крышами нашей сонной улицы.
- Что это было? – по-прежнему шёпотом спросила я.
- Где ты купила этот корм?!
Конечно, мы бросились на первый же автобус. Мне казалось, что я точно запомнила улицу с маленьким зоомагазином. Парикмахерская, химчистка, христианские овцы. Между ними – только разноцветные двери жилых домов. Мы вернулись на рыночную площадь и последовательно, по окружности, зашли на каждую кривую улочку.
- Что это было? – теперь была очередь мужа задавать этот надоевший вопрос, когда мы снова стояли на площади, исчерпав все варианты.
- Сон в летнюю ночь? Вернее, летний день. Вчера было 23 июня.
- Дома посмотрим в телефонной книге.
Ни одного зоомагазина в районе рыночной площади телефонный справочник не знал. Другие магазины ничего не знали о производителе птичьего корма «Анима»; поиски в интернете тоже ни к чему не привели. Под таким названием продавали матрасы, ароматические масла и антидепрессанты. Мы оценили оставшееся количество корма и решили, что будем расходовать его экономно.
Мы устроили себе праздник на годовщину свадьбы. Феникс не прилетел, но зато появились Алконост и Гамаюн с лиловыми глазами, и в их компании Сирин повеселела и осмелела. Их смех был как хрустальные колокольчики. Жар-птица совершенно не заинтересовалась кормом, зато ощипала цветы с моей чайной розы. Шумерский львиноголовый орёл Анзу в один присест слизнул половину содержимого кормушки, рыкнул на гарпий и улетел.
Третий раз я, не удержавшись, похвасталась подруге, которая приехала погостить на пару недель летнего отпуска. И на меня, и на птиц она смотрела очень странно и тут же вспомнила других знакомых, которых тоже безумно хочет навестить. Я не обиделась – с таким открытием сложно смириться, если не имеешь привычки каждый день до завтрака начинать верить в невозможные вещи.
А потом настала зима. Птиц стало меньше, на наши уже вполне обыкновенные шарики и семечки слетались теперь только синицы и воробьи. Остальные то ли улетели, то ли продолжали подъедать богатое наследие затяжной тёплой осени – все кусты были усыпаны красными ягодами (ты замечала, что все осенне-зимние ягоды – красные?), земля под ногами – летучими семенами с деревьев, а для любителей белковой пищи развелось совершенно неимоверное количество пауков. Взмахнёшь рукой – попадёшь в паутину, обернёшься ещё раз – на том же месте уже висит новая.
Я почти привыкла к зиме без снега. Вернее, почти убедила себя, что снега зимой не бывает, а убеждаю я просто отлично. (Если тебе когда-нибудь понадобиться кого-то убедить, неважно, в чём, лишь бы я смогла согласиться хоть наполовину, обращайся ко мне.) Вместо снега у меня появились другие радости: густой, сверкающий иней, по утрам делающий хрусткой траву и волшебными – чёрные крыши и бурые заборы. Такой иней легко приготовить в домашних условиях, как украшения для торта: возьми несколько зелёных веточек или листков, обмакни в яичный белок, а потом в сахар и дай застыть. Эффект, как и в реальности, можно варьировать, выбирая разные сорта сахара – кристаллы растолчённых кубиков или сахарную пудру. В такое кондитерское утро очень приятно просыпаться и идти на работу; оно наводит на мысли о рождественских открытках и старых сказках, в которых добрые или злые волшебницы сооружают погодных явления из подручных, обычно домашних средств. Я давно мечтала познакомиться с милой сладкоежкой, которая готовит такие вот морозные утра. А может быть, наоборот, она совсем не милая и терпеть не может сладкое.
Этой зимой иней баловал меня не часто. Собственно, меня вообще никто особенно не баловал, поэтому к Рождеству я подползала усталая и злая на весь белый свет. Результат был достаточно предсказуем: я разругалась с мужем и отказалась ехать на праздники к свекрови и проводить их на кухне, где ни в коем случае нельзя жарить лук и к каждой кастрюле прилагается строгий список ингредиентов, которые разрешается в ней готовить. Он уехал один, оставив мне в качестве примирительного жеста огромный красный свёрток, перевязанный бантом. Я положила свёрток туда, где полагалось бы стоять ёлке, и этим – в придачу к венку на двери – ограничились мои приготовления к Рождеству. Венок мне подарила коллега на работе, и я честно повесила его на место, правда, с него на следующий же день таинственно исчезли все блестящие красные бусины. В этом было как-то сложно заподозрить подростков-хулиганов и прочих обыкновенных городских вандалов, поэтому я записала пропажу бусин на новую страничку в книге неразрешённых секретов.
За день до Рождества страничка пополнилась ещё одной записью. Унося вечером в сарай коробку с ненужными ёлочными украшениями, я выронила одну гирлянду, рассыпавшуюся на сотню мелких золотых шариков. Искать их среди садового гравия с фонариком мне не хотелось, поэтому я отложила это занятие до утра. Однако красивым морозным утром, засыпанным очень мелким сахарным песком, шарик нашёлся только один, подкатившийся к самой двери кухни.
И шарик навёл меня на мысль. Она могла родиться только так – когда я, в полном одиночестве и в обиде на жизнь, даю волю той иррациональной субстанции, которая клубится у меня в голове. Я отыскала в сарае знаменательный противень, ставший непригодным к обычному использованию, поскольку его изрядно помяли и проделали в нём пару дырок всевозможные железные клювы и золотые когти. А потом сняла в подоконника в спальне большую шкатулку, обклеенную раковинами, и выпустила на волю стаю крохотных сокровищ - пуговиц, бисерин и бусин, которые оторвались от давно забытых вещей или прилагались к чему-то про запас. Конечно, я никогда ничего не чиню, а просто складываю маленькие разноцветные предметы в коробку, повинуясь почти первобытному женскому инстинкту и ностальгии по бабушкиным пуговичным жестянкам. Тут были стразы и пайетки, пуговицы от мужских рубашек, пуговицы, обтянутые шёлком, подвески от сломанных серёг и ожерелий, целая нитка зелёных деревянных бус, утративших застёжку, порванные бисерные браслеты, собачки от молний, маленькие блестящие крючки и множество раковин с поверхности самой же шкатулки. Крючки и булавки я тщательно выбрала, а всё остальное высыпала на противень. Добавила вчерашний шарик, опустошила все пакетики цветочных и овощных семян, которые так и не собралась посадить осенью, и разорила запас ингредиентов для выпечки – засахаренный зелёный стебель ангелики, вишни в сахаре, искусственно подкрашенные ярко-розовым, съедобные серебряные шарики для украшения рождественского торта, несколько горстей изюма. Всё это я перемешала липкой рукой, на которой остался сиреневый бисер, и выставила противень в сад.
Я плохо спала в ту ночь. Мне снилось, что ко мне в сад прилетела птица Рух и снесла полдома огромным крылом. А ещё я жутко мёрзла, несмотря на фланелевую пижаму, носки и пуховое одеяло, которым я в гордом одиночестве наконец-то смогла обернуться два раза (что я всегда, обычно безуспешно, пытаюсь сделать посреди ночи). Только этим объясняется тот факт, что я в выходной день, без будильника, проснулась в восемь утра, когда только-только начинает брезжить нечто, похожее на дневной свет, и становится понятно, какой будет день – серый, как грязная вата, или вкусный и хрустящий. А может быть, меня разбудил звук под окном.
Я отодвинула штору и посмотрела вниз. Среди инея мой самодельный корм клевала белая птица. Нет, она была не совсем белая. Она серебрилась, как всё вокруг, и её оперение менялось на вид – где-то пушистое, где-то атласное, где-то в колючих блёстках. Она была не похожа ни на альбатроса, ни на лебедя, ни на орла. Пожалуй, на белого павлина немного, потому что за ней стелился длинный хвост, сложенный веером из покрытой инеем травы. И словно услышав мои мысли, она подняла изящную головку и развернула свой веер. На мгновение я почти ослепла, как будто мне в лицо кинули пригоршню снега. Птица приоткрыла клюв, и вылетевшее из него облачко пара тут же новым слоем серебра осело на цветочном горшке с цикламенами. Вместе с облачком вылетел звук, который меня разбудил: звук поющего стекла. Мне никогда не удавалось заставить петь тонкий край бокала – это казалось мне маленьким волшебством, не объяснимым законами физики.
От корма к тому моменту остались только крупные пуговицы от разных пальто, в основном чёрные и серые и, очевидно, невкусные. Я поняла, что сейчас произойдёт неизбежное, и затаила дыхание, надеясь, что птица в белом инее пролетит мимо моего окна. Так и случилось. Она летела бесшумно и медленно, вытянув тонкую длинную шею, постепенно набирая высоту и покрывая инеем крышу кухонной пристройки, спутниковую тарелку, мой подоконник. Я была уверена, что она посмотрела на меня одним зелёным глазом, прежде чем исчезнуть за верхней границей моего поля зрения. Стекло тоже пошло морозными узорами, каких я не видела почти с детства, а у меня почему-то потекли слёзы.
Теперь я хорошо выучила, что ей по вкусу, и не кладу больше пуговиц от пальто. Зато у меня не осталось нелюбимых украшений, которые я не ношу. Я узнала также, что моя птица очень любит конфеты – создательница инея действительно оказалась сладкоежкой. И я знаю, что нельзя вызывать её каждое утро, иначе замёрзнут и оголодают птицы из плоти и крови и не пробьются сквозь лёд первоцветы. Я делаю это обычно, когда мне грустно. И когда-нибудь я отдам моей птице мамины бусы, в которых в детстве играла «в принцессу», и, может быть, она согласится взять розовый жемчуг с моей руки.
1.01.09
Но несмотря на то, что они не вызывали у меня той же нежности и трепета, как хомячки, тигры и козы, птиц я всегда кормила. Хлебом – уток в городских каналах, перевесившись через ажурную чугунную ограду, салом и крошками – редких синичек за городом зимой, вырезая кормушки из треугольных молочных пакетов, канувших в лету вместе со снежными зимами.
Здесь, далеко от родного пыльного города, птицы оказались совсем другие. Звонкие, разноцветные, непугливые, с наивными блестящими глазами и быстрыми, мелкими, как бисер, движениями. Одних синиц, как выснилось, целое семейство: большая, длиннохвостая, лазоревка, а есть ещё хохлатая, но такую я ещё не видела. Синички любят шарики из жира вперемешку с семечками и ловко висят на них вниз головой, как голосистые ёлочные украшения. Зеленушки с толстыми злыми клювами драчливы и готовы воевать с любым соперником за свой любимый арахис в длинной кормушке из проволочной сетки, а соперниками обычно оказываются их же близкие родственники, цветные зяблики, сшитые из лоскутков. Чёрные дрозды с оранжевыми ободками вокруг глаз предпочитают просто хлеб, разбросанный по земле, и слетаются каждое утро в ожидании завтрака, а по вечерам разливаются хрустальным водопадом с конька крыши. Переливчатые, щумные скворцы не отказываются ни от чего и даже пытаются, как синицы, висеть на шариках жира, но такое украшение уж точно не захочешь вешать на ёлку. Малиновки похожи на осенние яблоки на тоненьких ножках и больше всего интересуются садово-огородными работами, поджидая незадачливых червяков, лишённых крыши над головой. Но самых красивых – ослепительных щеглов в золотом и алом мундире – не приманить никакими человеческими уловками: они внезапно слетаются на семена одуванчиков, с ожесточением раздирая в клочья пушистые головки, и так же внезапно исчезают.
Такую красоту грех было бы не кормить, к тому же, на каждом шагу для этого продаются всевозможные приспособления – в виде домиков, или фонариков, или чашечек цветов, которые несут маленькие феи. Впрочем, нашу кормушку, белую и строгую, как Парфенон, муж соорудил сам. Первое время, кажется, птицы от неё шарахались – уж очень отсвечивала на солнце белая эмалевая краска. Но голод, как известно, не тётка, даже птицам (кстати, интересно было бы познакомиться с птичьей тётушкой), да и погода сделала своё дело, и потерявшая первоначальный блеск кормушка была в конце концов облюбована птицами раз и навсегда.
Мы купили бинокль и два справочника, один большой, с красивыми, но непохожими рисунками, и другой карманный, с фотографиями, чтобы носить с собой. Кормушка была установлена в стратегической позиции – ровно напротив кухонного окна над раковиной, чтобы дежурная посудомойка могла наблюдать за птичками без отрыва от полезного процесса. (Обычно ею оказывалась не я.) Все крошки мы вытряхивали на дорожку, ведущую от задней двери, хлеб никогда не выбрасывали просто так, и среди моих соусов и экзотических круп на кухонных полках всегда стояли банки с арахисом и семечками подсолнуха.
А потом со мной, с перерывом в несколько месяцев, случились две птичьи истории, в правдивость которых ты вряд ли поверишь. К сожалению, первую я уже никак не могу подтвердить, а вот вторую – пожалуйста, приезжай к нам в гости зимой и сама увидишь.
Первая история случилась вскоре после того, как мы переехали в новый дом и построили кормушку. Однажды в выходной я поехала в соседний город, посмотреть, на что он похож и нет ли там чего-нибудь особо полезного или привлекательного. В городе обнаружилась довольно солидная, неторопливая река с широким гранитным мостом в самом центре и вдоль набережной - ряд старинных особняков, увитых глицинией. Я прогулялась вдоль реки, подёргала запертую дверь городского музея и вернулась к рыночной площади, от которой, как кривые лучи от кривого солнца на детском рисунке, отходили крохотные улочки из старинного красного кирпича. На таких улочках обычно находится что-нибудь интересное: антикварный магазин, заставленный каминными экранами и напольными китайскими вазами, или восточная лавка, где можно купить специи с названиями покинутых городов в пустыне. Однако сегодня мне не повезло – восточных лавок тут не было и в помине, а в антикварных магазинах не оказалось ничего достойного. (Есть предел количеству фарфоровых вазочек с цветами на квадратный метр дома, за которым начинается безумие, и я твёрдо намерена его не переступать.) Мой разочарованный глаз скользил по разномастным вывескам: парикмахерская, химчистка, магазин христианской литературы с деревянными овцами в окне. Ага, зоомагазин – хоть что-то полезное. Куплю птичкам ещё орехов.
Звякнул колокольчик, впуская меня в узкое и длинное царство птичьих клеток, фальшивых костей и мышей из плюша. Одна стена была полностью занята аквариумами; где-то в глубине лаяла собака, и характерно пахло искусственным кормом из огромных пакетов. Я прошла вдоль ряда полок посередине, стараясь не задевать рюкзаком аквариумы. Птичий корм был в самом конце, среди качелей с колокольчиками, которые почему-то должны скрасить вашему пернатому любимцу жизнь за решёткой, и пластмассовых поилок в стиле рококо. Марки были всё незнакомые, поэтому мне пришлось поближе присмотреться к разным пакетам. Смесь для садовых птиц, для тропических, для мифических, для лесных... Стоп. Я проделала тот же путь глазами, но в обратном направлении: для лесных, для мифических, для тропических... На пакете было нарисовано что-то вроде улыбающейся гарпии; название производителя было «Анима». Мне пришло в голову логическое объяснение: скорее всего, китайский импорт, с этикеткой, изобретательно переведённой родственником директора компании, якобы знающим иностранный языки. Но устоять было невозможно. Я взяла мешок арахиса и «смесь для мифических птиц».
За кассой у входа дремала полная женщина с газетой. Я кашлянула и протянула ей деньги без сдачи.
- Возьмите ещё, это редкость, быстро раскупают, - посоветовала она, кивнув на мифический корм.
- Да нет, мне хватит. Фениксы к нам редко залетают, - отшутилась я и пошла к выходу со своими покупками.
Собачий лай в глубине стал громче, и в дверном проёме, ведущем в подсобное помещение, появилась лохматая белая голова.
- Пушок, на место! – прикрикнула продавщица.
«Пушок! Людям без воображения нужно запретить заводить животных.» С этой мыслью я ещё раз взглянула вглубь магазина, уже закрывая стеклянную дверь. Я могла бы поклястся, что лохматых белых голов стало две – одна над другой. Вот это уже никак не спишешь на плохой перевод. Это у меня сегодня в голове плохо переводится реальность. Вернуться в магазин, чтобы проверить на прочность столь несуразное наваждение, я заставить себя не смогла. Придумать предлог, рассматривать что-то на полках, продвигаясь всё дальше и дальше, как будто случайно заглянуть в служебную дверь... и всё это время чувствовать себя невообразимой дурой. На первое, второе и третье я была вполне способна, на последнее – крайне редко, поэтому я убрала в рюкзак корм для птиц, мифических и обычных, и двинулась к остановке автобуса.
Муж вместе со мной долго смеялся над моей покупкой. Про то, что мне в том же магазине примерещился щенок цербера по кличке Пушок, я рассказывать ему не стала. Само собой, насладившись оформлением пакета, мы решили его открыть. И надолго замолчали над смесью тропических цукатов, цветочных семян, стразов и разноцветных бусин и пуговиц.
- Вот это я понимаю, качественная шутка, - наконец восхищённо выдохнул муж.
- Положим в кормушку?
- Нет, не стоит, вдруг наши птички наглотаются. Ещё подавятся.
- Тогда во что-нибудь другое, рядом. Но мы обязаны попробовать.
Я достала большой противень и рассыпала по нему часть содержимого пакета. Смесь сверкала и переливалась всеми цветами радуги и выглядела очень заманчиво. Противень мы поставили на землю, поодаль от кормушки, и до вечера с издёвкой ловили друг друга на том, что изредка поглядываем в ту сторону. Но фениксы и обещанные гарпии слетаться на спешили.
Окно нашей спальни выходит в сад, и каждое летнее утро, часа в четыре, нам в стекло оглушительно ударяет рассветный хор. Я как-то умудряюсь просыпать даже это, но иногда муж будит меня, чтобы послушать особенно красивый концерт. Я проспала и на этот раз.
- М-м-м? – сонно пробормотала я в ответ на дружеский тычок в плечо. И тут же проснулась, мгновенно найдя ответ на свой невыговоренный вопрос.
За окном не было привычного пения. Там стоял стрёкот, клёкот, хохот и металлический звон.
- Что это? –спросила я почему-то шёпотом.
- Посмотри сама, - так же шёпотом ответил муж, подталкивая меня к распахнутому окну.
Утро было перламутрово-розовое, как длинные мамины бусы, которые я в детстве любила доставать из лакированной шкатулки, чтобы играть «в принцессу». Всё в саду матово сверкало обильной росой, а солнце пока ограничивалось обещаниями из-за кулис. И в этом приглушённом блеске фейерверком взрывалось невиданное сборище под нашим окном.
Феникс был самый яркий – от его перьев, пламенеющих всеми цветами осеннего заката, исходило ровное сияние, на вид пока не огнеопасное. Он был размером с лесного голубя, но менее округлый и с длинным хвостом, и стрекотал, как газонокосилка.
Металлический звон (помимо стука клювов о мой кухонный противень) производило существо, похожее на геральдического орла, которого сошедший с ума ювелир решил сделать из всего содержимого своей мастерской. Вместо перьев птица была покрыта золотыми и серебряными пластинками, звенящими при каждом движении и сверкающими драгоценной инкрустацией. В золотом клюве что-то переливалось ослепительно-синим.
- Это Семь Ара. Из священной книги майя «Попол Ву», - тихо пояснил муж, путешествовавший в молодости по Южной Америке. – У него зубы из сапфиров.
На заборе, нахохлившись, сидели два огромных ворона, «тёмных, словно ночь». На них то и дело яростно наскакивала чёрная птица повзъерошенней и поменьше. Были ли это Гугин и Мунин, неудачно повстречавшиеся с кельтской воительницей Морриган, выяснить не представлялось возможным. Зато внизу я узнала ещё кое-кого: Синюю птицу цвета вечернего зимнего неба, золотокрылую Гаруду, на которой летает Вишну, сокола с солнечным диском на голове и изумрудного ацтекского Пернатого Змея, которому особенно по вкусу пришлись блестящие стразы.
Птица Сирин действительно оказалась сиреневой и очень робкой – она сидела в стороне и не пыталась пробраться к корму, тем более что в пёструю толпу, постреливая маленькими молниями, сверху с разгона вклинился разноцветный Громовик. Гарпии хохотали на крыше сарая, разбрасывая блестящий корм по сторонам. У них были красивые, злые лица, серебряные волосы и голоса заядлых курильщиц.
Это было невозможно и нереально, и невозможно и нереально прекрасно. Мы стояли, держась за руки, осторожно наклонившись через подоконник, и изредка, по мере узнавания, шептали друг другу имена.
А потом солнцу надоело ограничиваться обещаниями и розовыми отблесками, и оно высунуло край крыла из-за горизонта, а вернее, из-за ряда домов по другую сторону сада. Первым с пронзительным криком сорвался Гор, и его золотой диск растаял прямо в солнце. За ним разом поднялась на воздух вся стая, если можно было так назвать это разнородное звенящее, звучащее, многоцветное сверкание, остававшееся вместе не больше минуты, а потом разлетевшееся во все стороны света, мгновенно исчезая за черепичными крышами нашей сонной улицы.
- Что это было? – по-прежнему шёпотом спросила я.
- Где ты купила этот корм?!
Конечно, мы бросились на первый же автобус. Мне казалось, что я точно запомнила улицу с маленьким зоомагазином. Парикмахерская, химчистка, христианские овцы. Между ними – только разноцветные двери жилых домов. Мы вернулись на рыночную площадь и последовательно, по окружности, зашли на каждую кривую улочку.
- Что это было? – теперь была очередь мужа задавать этот надоевший вопрос, когда мы снова стояли на площади, исчерпав все варианты.
- Сон в летнюю ночь? Вернее, летний день. Вчера было 23 июня.
- Дома посмотрим в телефонной книге.
Ни одного зоомагазина в районе рыночной площади телефонный справочник не знал. Другие магазины ничего не знали о производителе птичьего корма «Анима»; поиски в интернете тоже ни к чему не привели. Под таким названием продавали матрасы, ароматические масла и антидепрессанты. Мы оценили оставшееся количество корма и решили, что будем расходовать его экономно.
Мы устроили себе праздник на годовщину свадьбы. Феникс не прилетел, но зато появились Алконост и Гамаюн с лиловыми глазами, и в их компании Сирин повеселела и осмелела. Их смех был как хрустальные колокольчики. Жар-птица совершенно не заинтересовалась кормом, зато ощипала цветы с моей чайной розы. Шумерский львиноголовый орёл Анзу в один присест слизнул половину содержимого кормушки, рыкнул на гарпий и улетел.
Третий раз я, не удержавшись, похвасталась подруге, которая приехала погостить на пару недель летнего отпуска. И на меня, и на птиц она смотрела очень странно и тут же вспомнила других знакомых, которых тоже безумно хочет навестить. Я не обиделась – с таким открытием сложно смириться, если не имеешь привычки каждый день до завтрака начинать верить в невозможные вещи.
А потом настала зима. Птиц стало меньше, на наши уже вполне обыкновенные шарики и семечки слетались теперь только синицы и воробьи. Остальные то ли улетели, то ли продолжали подъедать богатое наследие затяжной тёплой осени – все кусты были усыпаны красными ягодами (ты замечала, что все осенне-зимние ягоды – красные?), земля под ногами – летучими семенами с деревьев, а для любителей белковой пищи развелось совершенно неимоверное количество пауков. Взмахнёшь рукой – попадёшь в паутину, обернёшься ещё раз – на том же месте уже висит новая.
Я почти привыкла к зиме без снега. Вернее, почти убедила себя, что снега зимой не бывает, а убеждаю я просто отлично. (Если тебе когда-нибудь понадобиться кого-то убедить, неважно, в чём, лишь бы я смогла согласиться хоть наполовину, обращайся ко мне.) Вместо снега у меня появились другие радости: густой, сверкающий иней, по утрам делающий хрусткой траву и волшебными – чёрные крыши и бурые заборы. Такой иней легко приготовить в домашних условиях, как украшения для торта: возьми несколько зелёных веточек или листков, обмакни в яичный белок, а потом в сахар и дай застыть. Эффект, как и в реальности, можно варьировать, выбирая разные сорта сахара – кристаллы растолчённых кубиков или сахарную пудру. В такое кондитерское утро очень приятно просыпаться и идти на работу; оно наводит на мысли о рождественских открытках и старых сказках, в которых добрые или злые волшебницы сооружают погодных явления из подручных, обычно домашних средств. Я давно мечтала познакомиться с милой сладкоежкой, которая готовит такие вот морозные утра. А может быть, наоборот, она совсем не милая и терпеть не может сладкое.
Этой зимой иней баловал меня не часто. Собственно, меня вообще никто особенно не баловал, поэтому к Рождеству я подползала усталая и злая на весь белый свет. Результат был достаточно предсказуем: я разругалась с мужем и отказалась ехать на праздники к свекрови и проводить их на кухне, где ни в коем случае нельзя жарить лук и к каждой кастрюле прилагается строгий список ингредиентов, которые разрешается в ней готовить. Он уехал один, оставив мне в качестве примирительного жеста огромный красный свёрток, перевязанный бантом. Я положила свёрток туда, где полагалось бы стоять ёлке, и этим – в придачу к венку на двери – ограничились мои приготовления к Рождеству. Венок мне подарила коллега на работе, и я честно повесила его на место, правда, с него на следующий же день таинственно исчезли все блестящие красные бусины. В этом было как-то сложно заподозрить подростков-хулиганов и прочих обыкновенных городских вандалов, поэтому я записала пропажу бусин на новую страничку в книге неразрешённых секретов.
За день до Рождества страничка пополнилась ещё одной записью. Унося вечером в сарай коробку с ненужными ёлочными украшениями, я выронила одну гирлянду, рассыпавшуюся на сотню мелких золотых шариков. Искать их среди садового гравия с фонариком мне не хотелось, поэтому я отложила это занятие до утра. Однако красивым морозным утром, засыпанным очень мелким сахарным песком, шарик нашёлся только один, подкатившийся к самой двери кухни.
И шарик навёл меня на мысль. Она могла родиться только так – когда я, в полном одиночестве и в обиде на жизнь, даю волю той иррациональной субстанции, которая клубится у меня в голове. Я отыскала в сарае знаменательный противень, ставший непригодным к обычному использованию, поскольку его изрядно помяли и проделали в нём пару дырок всевозможные железные клювы и золотые когти. А потом сняла в подоконника в спальне большую шкатулку, обклеенную раковинами, и выпустила на волю стаю крохотных сокровищ - пуговиц, бисерин и бусин, которые оторвались от давно забытых вещей или прилагались к чему-то про запас. Конечно, я никогда ничего не чиню, а просто складываю маленькие разноцветные предметы в коробку, повинуясь почти первобытному женскому инстинкту и ностальгии по бабушкиным пуговичным жестянкам. Тут были стразы и пайетки, пуговицы от мужских рубашек, пуговицы, обтянутые шёлком, подвески от сломанных серёг и ожерелий, целая нитка зелёных деревянных бус, утративших застёжку, порванные бисерные браслеты, собачки от молний, маленькие блестящие крючки и множество раковин с поверхности самой же шкатулки. Крючки и булавки я тщательно выбрала, а всё остальное высыпала на противень. Добавила вчерашний шарик, опустошила все пакетики цветочных и овощных семян, которые так и не собралась посадить осенью, и разорила запас ингредиентов для выпечки – засахаренный зелёный стебель ангелики, вишни в сахаре, искусственно подкрашенные ярко-розовым, съедобные серебряные шарики для украшения рождественского торта, несколько горстей изюма. Всё это я перемешала липкой рукой, на которой остался сиреневый бисер, и выставила противень в сад.
Я плохо спала в ту ночь. Мне снилось, что ко мне в сад прилетела птица Рух и снесла полдома огромным крылом. А ещё я жутко мёрзла, несмотря на фланелевую пижаму, носки и пуховое одеяло, которым я в гордом одиночестве наконец-то смогла обернуться два раза (что я всегда, обычно безуспешно, пытаюсь сделать посреди ночи). Только этим объясняется тот факт, что я в выходной день, без будильника, проснулась в восемь утра, когда только-только начинает брезжить нечто, похожее на дневной свет, и становится понятно, какой будет день – серый, как грязная вата, или вкусный и хрустящий. А может быть, меня разбудил звук под окном.
Я отодвинула штору и посмотрела вниз. Среди инея мой самодельный корм клевала белая птица. Нет, она была не совсем белая. Она серебрилась, как всё вокруг, и её оперение менялось на вид – где-то пушистое, где-то атласное, где-то в колючих блёстках. Она была не похожа ни на альбатроса, ни на лебедя, ни на орла. Пожалуй, на белого павлина немного, потому что за ней стелился длинный хвост, сложенный веером из покрытой инеем травы. И словно услышав мои мысли, она подняла изящную головку и развернула свой веер. На мгновение я почти ослепла, как будто мне в лицо кинули пригоршню снега. Птица приоткрыла клюв, и вылетевшее из него облачко пара тут же новым слоем серебра осело на цветочном горшке с цикламенами. Вместе с облачком вылетел звук, который меня разбудил: звук поющего стекла. Мне никогда не удавалось заставить петь тонкий край бокала – это казалось мне маленьким волшебством, не объяснимым законами физики.
От корма к тому моменту остались только крупные пуговицы от разных пальто, в основном чёрные и серые и, очевидно, невкусные. Я поняла, что сейчас произойдёт неизбежное, и затаила дыхание, надеясь, что птица в белом инее пролетит мимо моего окна. Так и случилось. Она летела бесшумно и медленно, вытянув тонкую длинную шею, постепенно набирая высоту и покрывая инеем крышу кухонной пристройки, спутниковую тарелку, мой подоконник. Я была уверена, что она посмотрела на меня одним зелёным глазом, прежде чем исчезнуть за верхней границей моего поля зрения. Стекло тоже пошло морозными узорами, каких я не видела почти с детства, а у меня почему-то потекли слёзы.
Теперь я хорошо выучила, что ей по вкусу, и не кладу больше пуговиц от пальто. Зато у меня не осталось нелюбимых украшений, которые я не ношу. Я узнала также, что моя птица очень любит конфеты – создательница инея действительно оказалась сладкоежкой. И я знаю, что нельзя вызывать её каждое утро, иначе замёрзнут и оголодают птицы из плоти и крови и не пробьются сквозь лёд первоцветы. Я делаю это обычно, когда мне грустно. И когда-нибудь я отдам моей птице мамины бусы, в которых в детстве играла «в принцессу», и, может быть, она согласится взять розовый жемчуг с моей руки.
1.01.09
@темы: сказочки