I. This is Not a Game. II. Here and Now, You are Alive.
Муж готовит омлет на кухне – по моему наказу с помидорами, сладким перцем и грибами. Окончательное полнолуние.
Вчера всё-таки поплакала в подушку, когда легла спать, несмотря на полный, как луна, ноль сочувствия со стороны полусонного мужа. Горько и сладко, как в детстве над горячо любимым «Оводом», который я перечитывала каждое лето в деревне лет с 11-ти. В Питере книжки дома не было, и вот я, приезжая к тёте на каникулы, откапывала её каждый год среди старых подшивок «Роман-газеты» и прочих разрозненных, разношёрстных текстов, которые неизбежно собираются на дачных книжных полках. Залезала с ногами на зелёный диванчик, превращавшийся на ночь в мою кровать, и рыдала, перечитывая самые трагические эпизоды и упиваясь своими слезами.
Так вот, лирическое отступление об «Оводе» тут было ни к чему, но от «Искупления» у меня осталось примерно такое же ощущение. В полную противоположность чувствам, которые вызывают фильмы / книги на остро злободневные темы – там тоже бывают слёзы, но только горькие и злые, поэтому я старательно таких вещей избегаю. Вполне достаточно этого в новостях, газетах, документальных фильмах. Это, собственно, к тому, что скоро выйдет ещё один фильм (A Mighty Heart), судя по всему, неплохой, с Анджелиной Джоли в роли жены похищенного в Пакистане журналиста, но его я смотреть точно не пойду.
Придя на работу, нашла на столе свой каштан. Он снова изменился – посветлел и потускнел ещё.
Один класс уезжает на три дня на экскурсию во Фландрию, на поля сражений Первой мировой, и все мы старательно к этому моменту приурочили что-нибудь военное на своём языке. Я поняла, что об этой войне знаю позорно мало – как-то она совершенно в школьном курсе истории заслонилась революцией, и не потому, что нам преподавали её с коммунистической точки зрения, а просто такая увлекательная была тема и такая жизненно важная в постперестроечные времена. Нарыла себе в Интернете статей, почитаю на досуге. А детям я нашла отрывочек, который привожу ниже (для них адаптировала, конечно) . Их проняло.
«В самом начале войны в газете «Биржевые Ведомости» был опубликован очерк, в котором есть эпизод, записанный со слов раненого офицера. Он рассказал, в частности, что после боя, где был взят вокзал, нашим достался склад игрушек, которые были розданы солдатам. «Обрадовались «цацкам», словно дети. Куклы, паяцы, заводные паровозы, прыгающие лягушки, плюшевое и войлочное зверье – все в миг расхватали. На вокзале соорудили хоровод: кто бил в игрушечный барабан, кто дудил в металлическую дудку, а заводные «ляльки», под общий хохот, «ходили» по полу… Было неудержимое веселье… и, подумать только, спустя всего какой-либо час после упорной схватки с немцами! Прошло два дня. Лежим в окопах. На огонь не отвечаем. Рядом со мной – молодой солдат, не терпится ему: высовывает на пике фуражку «подразнить немца», – немцы бьют по мишени, а он смеется… Слышу слова: «Да ты не бойсь! Ты – свой, наш…» Оборачиваюсь: солдат гладит громадного рыжего войлочного медведя… Неприятель усилил огонь. Посылаю солдата с поручением к командиру эскадрона. Только отполз сажени три, – смотрю – встал бежит обратно: «ведьмедя» забыл. Едва успел пригнуть солдата к земле, как пули завизжали над нами…»
Вчера всё-таки поплакала в подушку, когда легла спать, несмотря на полный, как луна, ноль сочувствия со стороны полусонного мужа. Горько и сладко, как в детстве над горячо любимым «Оводом», который я перечитывала каждое лето в деревне лет с 11-ти. В Питере книжки дома не было, и вот я, приезжая к тёте на каникулы, откапывала её каждый год среди старых подшивок «Роман-газеты» и прочих разрозненных, разношёрстных текстов, которые неизбежно собираются на дачных книжных полках. Залезала с ногами на зелёный диванчик, превращавшийся на ночь в мою кровать, и рыдала, перечитывая самые трагические эпизоды и упиваясь своими слезами.
Так вот, лирическое отступление об «Оводе» тут было ни к чему, но от «Искупления» у меня осталось примерно такое же ощущение. В полную противоположность чувствам, которые вызывают фильмы / книги на остро злободневные темы – там тоже бывают слёзы, но только горькие и злые, поэтому я старательно таких вещей избегаю. Вполне достаточно этого в новостях, газетах, документальных фильмах. Это, собственно, к тому, что скоро выйдет ещё один фильм (A Mighty Heart), судя по всему, неплохой, с Анджелиной Джоли в роли жены похищенного в Пакистане журналиста, но его я смотреть точно не пойду.
Придя на работу, нашла на столе свой каштан. Он снова изменился – посветлел и потускнел ещё.
Один класс уезжает на три дня на экскурсию во Фландрию, на поля сражений Первой мировой, и все мы старательно к этому моменту приурочили что-нибудь военное на своём языке. Я поняла, что об этой войне знаю позорно мало – как-то она совершенно в школьном курсе истории заслонилась революцией, и не потому, что нам преподавали её с коммунистической точки зрения, а просто такая увлекательная была тема и такая жизненно важная в постперестроечные времена. Нарыла себе в Интернете статей, почитаю на досуге. А детям я нашла отрывочек, который привожу ниже (для них адаптировала, конечно) . Их проняло.
«В самом начале войны в газете «Биржевые Ведомости» был опубликован очерк, в котором есть эпизод, записанный со слов раненого офицера. Он рассказал, в частности, что после боя, где был взят вокзал, нашим достался склад игрушек, которые были розданы солдатам. «Обрадовались «цацкам», словно дети. Куклы, паяцы, заводные паровозы, прыгающие лягушки, плюшевое и войлочное зверье – все в миг расхватали. На вокзале соорудили хоровод: кто бил в игрушечный барабан, кто дудил в металлическую дудку, а заводные «ляльки», под общий хохот, «ходили» по полу… Было неудержимое веселье… и, подумать только, спустя всего какой-либо час после упорной схватки с немцами! Прошло два дня. Лежим в окопах. На огонь не отвечаем. Рядом со мной – молодой солдат, не терпится ему: высовывает на пике фуражку «подразнить немца», – немцы бьют по мишени, а он смеется… Слышу слова: «Да ты не бойсь! Ты – свой, наш…» Оборачиваюсь: солдат гладит громадного рыжего войлочного медведя… Неприятель усилил огонь. Посылаю солдата с поручением к командиру эскадрона. Только отполз сажени три, – смотрю – встал бежит обратно: «ведьмедя» забыл. Едва успел пригнуть солдата к земле, как пули завизжали над нами…»
-
-
26.09.2007 в 01:37Tvoya tzitata - prosto prelest', no kogda kanadtzy pokazyvali delegatzii kanadskih shkol'nikov na polya srazheniy, gde pogibli ih pradedy, mne pokazalos' eto chistoy voennoy propagandoy, sovsem ne bylo rechi o bessmyslinnoy gibeli millionov lyudey. L.
-
-
26.09.2007 в 01:42Нет, я точно знаю, что когда у нас изучают Первую мировую, то именно бессмыссленность на первом плане. Из этого в Англии выросло столько поэзии, литературы. И детей искренне задевает, когда они находят на мемориалах во Франции имена своих родственников, и вообще масштаб.
Ну зарегистрируйся ты, а, Гость безымянный?! Клик-клик, придумать ник и всё.
-
-
26.09.2007 в 09:07-
-
26.09.2007 в 09:09-
-
26.09.2007 в 15:05А детям повезло с поездкой.
-
-
27.09.2007 в 00:19Фландрия - частично Бельгия, частично Франция. Я не еду - это организуют историки / географы / французы. В Бельгии не была ни разу. Вообще мало где была в Западной Европе - только Париж и Испания. Морока с визами (у меня только английский вид на жительство, не гражданство), и не так тянет, чтобы возится.
"Алое и зелёное" не читала, хотя вообще Айрис ужасно люблю, с университетских времён. Особенно "Чёрного принца" и "Море, море".
-
-
27.09.2007 в 08:31